Феминизм и права женщин расходятся в разные стороны и перестают быть взаимосвязанными. Представляем статью журналистки и правозащитника Барбары Кей.
Последние шесть или семь лет я защищала права женщин в области безопасности и справедливости по половому признаку в спорте, тюрьмах и других местах, где важна приватность.
Но большинство женщин, которые благодарят меня за союзничество, считают себя феминистками и полагают, что и я являюсь таковой. Я не отношусь и никогда не причисляла себя к ним. На самом деле, я провела гораздо больше лет, защищая подростков и мужчин от мизогинии, присущей феминистскому движению, чем для защиты женщин от мизогинии, присущей движению трансактивистов.
Феминизм первой волны в 1960-х годах требовал равенства перед законом для женщин и равенства возможностей в образовании и других путях к самореализации вне брака. Это было хорошо, это было необходимое движение за реформы.
Но феминизм второй волны был в большей степени движим революционными марксистскими лидерами, которые обосновались на факультетах женских исследований, выросших в университетских городках по всему миру. Они не преподавали в традиционном смысле этого слова. Они вербовали женщин в качестве пехотинцев в утопическое революционное движение. Всем таким движениям нужен злодей, которого можно было бы обвинить в том, что он стоит на пути к лучшему миру. Для феминизма это были мужчины.
Эти предводители были настроены крайне враждебно по отношению к традиционной семье. В 2018 году газета Washington Post опубликовала статью радикальной феминистки под заголовком «Почему мы не можем ненавидеть мужчин?».
Студентов женских курсов (позднее названных гендерными) учили, что патриархат является причиной всего зла, и все мужчины несут патриархат в своей ДНК. Им говорили, что брак — это дружественный институт для мужчин, но рабство для женщин.
Недавнее исследование Гарвардского университета доказывает обратное, что брак лучше для женщин на многих уровнях. По словам феминисток, если материнство должно быть обязательно, то матери-одиночки достойны восхищения. Нельзя признать, что отцы привносят уникальную ценность в воспитание детей, или что мальчики без отцов имеют значительно меньше шансов на процветание и становление ответственного мужчины.
Я упорно боролась с этими феминистками и пагубным влиянием их теорий на отношения между полами.
Академические феминистки, многие из которых привнесли в своё теоретизирование собственный опыт общения с плохими мужчинами, просто не могли заставить себя признать более полную картину, которая включает в себя героизм мужчин на войне и на опасной работе, а также жертвы, которые они приносят ради своих семей. Они не были замечены. Для таких женщин хорошие мужчины были такими же одноразовыми, как и плохие, потому что патриархат наделяет токсичностью всех мужчин так же, как теория критических рас воспринимает белизну как форму первородного греха.
Феминистки, яростно выступающие сегодня против идеи, что смена гендера равноценна смене пола, являются дочерями и внучками феминисток, которые настаивали на том, что хотя пол неизменен, всё гендерное поведение социально конструируется. Они утверждали, что без социального воспитания мужчины и женщины ничем не отличаются друг от друга в своих половых влечениях, способностях и бытовых установках. Это никогда не было больше чем теорией. Она никогда не была установлена как факт.
Наоборот. Феминистки проигнорировали заслуживающие доверия исследования, демонстрирующие неотъемлемость связанных с полом черт личности. Конечно, социальное формирование объясняет преувеличение половых признаков, но она не учитывает то, что часто называют скандинавским парадоксом — исследования, демонстрирующие, что количество свободных женщин и свободных мужчин тяготеют к областям, связанными с общими половыми признаками: женщины к профессиям, требующим высокой степени межличностного взаимодействия, таким как преподавание и медицина; мужчин к профессиям, связанным с вещами и числами, таким как инженерное дело и исследования на основе данных.
Там, где феминистки первой волны стремились к равенству, феминистки второй волны стремятся к справедливости. Они по-прежнему одобряют позитивные действия в отношении женщин, даже несмотря на то, что в настоящее время численность студентов университетов абсурдно перекошена в сторону женщин. Многие феминистки совершенно спокойно относятся к тому, что их собственное признание в области естественных наук было достигнуто за счёт более квалифицированных кандидатов-мужчин. Они рассматривают это искусственное выравнивание игрового поля в образовании как необходимую часть инструментария равенства.
Почему они не видят, что сегодня в спорте трансактивисты разыгрывают аналогичную карту во имя «инклюзии»? В обоих случаях теоретики признают, что принцип личных заслуг может быть вытеснен соображениями социальной справедливости.
В своём тяжёлом флирте с гендерной изменчивостью и бесцеремонном отрицании мужчин как необходимых помощников в деле создания семьи и общества, ранние феминистки создали произвольную красную линию, которую они не могли защитить от новой теории, аннулирующей различие между полом и гендером. Теория квира подхватила то, на чём они остановились. Феминистские цыплята вернулись домой к насестам.
Гендерно-критические феминистки полны праведного гнева, который я разделяю. Но я знаю немало мужчин, которые бесстрастно взирают на несправедливость, от которой страдают женщины. Они оправдывают своё безразличие как своего рода «око за око».
Учёные феминистки были равнодушны к страданиям отцов, которые потеряли доступ к своим детям в семейных судах, в значительной степени опирающихся на феминистский миф о том, что даже посредственные матери более важны для детей, чем превосходные отцы.
Многие феминистки пожимали плечами, глядя на тяжёлое положение мужчин из университетских городков, ложно обвинённых в изнасиловании, жизнь которых была разрушена без надлежащего судебного разбирательства.
Многие феминистки требуют равного соотношения полов в советах директоров крупнейших компаний Fortune 500, но без вины виноватые поддерживают двойные гендерные стандарты, отдающие предпочтение женщинам — возможно, неконституционно — при постановке на воинский учёт.
Всё, чего можно было достичь с помощью государственной политики в отношении женщин, было достигнуто много лет назад. Как стало ясно из причудливого союза между так называемыми феминистками и трансгендерными активистами, современные феминистские теоретики сошли с дистанции.
За исключением небольшого корпуса гендерных критиков, те, кого благодарят, как и меня, за поддержку прав женщин по признаку пола, — это классические либералы и консерваторы, а не прогрессисты. Для нас права женщин на равноправие стоят того, чтобы за них бороться, так же как и гендерная несправедливость по отношению к мужчинам.
Но я бы и пальцем не пошевелила, чтобы спасти феминизм. Это уже отработанная сила.
